Откровенный разговор

   — Кого я вижу!

Она замерла, дрогнула. Обернулась. Брови порхнули ласточками – узнала.
Вмиг узнала, и заулыбалась щедро, ясно. От души.
У нее красивая улыбка.
Он тоже улыбался.
— Е-ка-те-ри-на Валерьевна... какая встреча, боже мой...

   — Выпьем вина?
— Выпьем. — Легко согласилась она.
Столик белел итальянским льном. Полоски – море; воздух отдыха; неосознанная блажь. Италия, одиночество и неожиданная встреча, что еще нужно для того, чтобы понять – счастлив... наконец-то счастлив.
   Она сказала, осторожно покосившись на его серьезную седину и галстук Креза: — Но в постель не зови. Не желаю.
— Но ты согласилась пить со мной вино, — не дрогнув, подыграл он. Внутри пело и плескалось то ли море, то ли августовский янтарь Тосканы – медово-белое, самое сладкое белое вино, спонтанно и лишь для нее. Он пил исключительно сухое.
   Она задумчиво взглянула, смакуя. И вдруг шаловливо пропела:
— Потому что спать с такой женщиной как Пушкарева, нормальный мужчина может только под наркозом, — и позвенела своим бокалом о его хрусталь, онемевший на полосках светлого льна. За низкой балюстрадой догорал закат.
   Он вскинул брови, будто не веря. Вспоминая, нахмурился. Вспомнил. Конечно, вспомнил, и неуверенно улыбнулся догадке.  — Ты знала? Но как? Почему же ты...
— Но ведь ты тоже знал. Ты же знал все.
Он подумал и не стал отрицать. Да и правда, знал, или догадывался – не все ли равно? Иногда догадываться о чем-то и знать точно – это абсолютно одно и то же.
Например, о том, что ты умер. Или о том, что подлец.

   Да и пускай.
Подлость, умершая полтора десятка лет назад, не в счет.
Срок давности.
Он усмехнулся и отпил глоток вина. Сладость и чуть-чуть больной досады. Неважно. Все неважно. Годы – все стесали, облагородили ту молодую подлость, отретушировали. Сделали красивой. 
Доказательства? Вот они. Вот она – перед ним. Улыбающаяся, спокойная, красивая зрелой летней красотой. Женщина – виноградная гроздь, чье-то будущее вино. Совсем скоро. Попробовать? Он еще силен, и у него не было женщины довольно давно.
Обаяние молодости и прошлого способно победить что угодно.
   Быка за рога?
— Катя, отчего ты не сказала мне все тогда? Откровенно?!

   Она хохотала, медленно играя бокалом, избавившись от хрусталя, отщипнула виноградину. — Откровенно сказать тебе все!
— Нет?! Я бы понял. Я бы...
Он хотел паузу – так эффектнее. Но услышал свое, глухое и быстрое:
— В ногах бы у тебя валялся.
Она опять смеялась, порозовели щеки, растрепалась короткая стрижка.
— Смешно даже подумать об этом.
— Расскажи.
Она пожала плечом – а почему нет?
— Смешной была я. Мучилась подозрениями, что была тебе противна, что ты спал со мной насильно. Гадала – возможно для мужчины или нет, чтобы насильно? Вечером была уверена – нет! невозможно! Утром сомневалась снова. Растерялась, какой только ерунды не передумала! Наша с тобой Чио-Чио-Сан. Твой артистизм и легкость. Твой нежный друг Рома. Кстати, как он поживает?
— Растолстел. Веселый как кот в масленицу, следит за женой и дочками как испанская дуэнья. Говорит - лучше проверяй, чем доверяй. Видимся часто. Так почему ты не рассказала мне? Мы бы с тобой не доводили до скандала, нашли бы выход вместе. Не верила мне?
— Я себе не верила.
Он ждал.
— Ничего бы не помогло. Ни слова, ни дела. Да хоть замуж бы позвал – я бы и тогда не поверила. Хотя ты не позвал бы.
— Нет. Тогда – нет, — не стал он деликатничать. Еще чего. Чио-Чио-Сан, гляди ты. — Так что дальше было, Катя?
И оглядел ее, ровно и открыто - линию плеча и шею, задержался на губах.
— Потребовалась тонна мужского внимания, что же еще, — не отвела она взгляда. 
— И восхищения.
— Я была ужасна. В какой-то период жизни. Не отрицаю.
Темные огоньки в ее глазах – это последний блеск зари. Солнце утонуло.
Мягкий официант уже ставил между ними белую свечу в бокале.
— Наверное, добирала эмоции, — продолжала она. — Первый муж был простой, нормальный... муж. Мы сразу же начали скандалить. Я потом поняла. Отыгрывалась на нем за все, в чем он не был виноват. И за себя, за ту, которой не стала с тобой. За юность, глупость, незнание себя. Тело...
Она фыркнула как кошка. Заискрила глазами в удовольствии шутки. Взрослой, способной смутить или вдохновить; смотря по обстоятельствам, смотря по тому, что нужно ей, и с удовольствием проговорила, чуть исподлобья глядя ему в глаза: — Тело – нелепица. Знаешь, собственное тело тогда казалось мне чужим, таким звенящим арендованным кувшином. Кувшинчиком с сюрпризами. И я, как самоуверенная школьница, заперла сама себя в этом кувшинчике, и уже не видела другого выхода, кроме мести. Все равно кому, лишь бы отыграться на живом. На чувствующем боль. Скажи мне, ты быстро меня забыл?
Про его дуплет-брак с Воропаевой, разводы и прочие скандалы она спрашивать не будет, - понял он. Это мелко и неважно. В воздухе моря и вкусе вина здесь, сейчас - только они двое. Только они – мужчина и женщина, и только в этом смысл. Она не будет спрашивать. О его детях, о женах и адюльтерах, не будет. Она слишком давно женщина, а не клоун.
Ему все еще было весело.

   Она не дождалась ответа, но будто бы почувствовав, быстро продолжила:
— О конце Зималетто, да и о тебе я кое-что знаю, следила за прессой, да и.… в общем, сообщали. Все к лучшему, нет? Ваше совместное предприятие очень известно. Ты здесь по делам, да? Мы с мужем – нет, просто отдыхаем. Давно мечтали об Италии. 
— И все же я не понимаю. Ты не была трусишкой, Катя. Обманывала меня, но подлой не была. Почему, зачем тогда затеяла эти пляски с шестом на моей голове? Вместо того, чтобы разобраться – раз и навсегда! Я же с ума сходил. Почему ты сбежала? Ты же первая сбежала от меня - в итоге?
— Ты тогда перевернул во мне все. Я уже не понимала, что происходит. Бежать от тебя казалось необходимостью, как спасение. А убежав, я поняла, что лишила себя смысла жить. Но и это прошло. «Время все лечит», - говорила мне мама, и это оказалась правдой. Я давно вылечилась от той Кати.
Она вкусно допила свой сладкий янтарь и поставила бокал на скатерть. Ветерок с моря посвежел.
— Я благодарна тебе.
... Пигмалион мой, мучитель и хранитель. Не было бы счастья...
— Я столько лет тебя помнила.
— Сколько?
— Семь. Кажется. Не помню.
Она бросила взгляд на браслет, ласкающий ее запястье. Крошечные часики, бешено дорогой эксклюзив. Время!
— Пора. Вот-вот муж вернется. Завтра мы уезжаем.

Он смотрел ей вслед.

конец