Часть 2.
Главное — скорость и решительное выражение лица. Включить систему "автопилот" и всячески постараться отбояриться от разборок. С порога, стремительно разувшись и сбросив пальтишко — марш-бросок в ванную, потом прямо в коридоре расцеловать растерянную маму в обе щеки, отмахнуться от неуемного ворчания папы, приложить палец к губам, помахать головой, почти естественно улыбнуться, наотрез отказаться от ужина и нырнуть наконец в свою комнату, как в спасительную гавань. "Родители, я спать, очень тяжёлый день, завтра, всё завтра".
И пусть отец дал понять, что "серьезный разговор" неизбежен, а мать беспокоится, Катя понимала, что в любом случае прямо сейчас ничего не им не сможет объяснить, разве только наутро. Прямо сейчас необходимо закрыться, запереться, затвориться, услышать и понять саму себя.
Маршрут "подоконник — стол — кровать", и так по кругу; исписанные ровным почерком страницы дневника; мазохистское многократное проговаривание про себя и вслух всех сегодняшних фраз, произнесённых ей и им; а главное — постепенное протрезвление… или отрезвление? Что и почему она натворила у подъезда, какая муха ее укусила? Так легко и просто, на глазах у папы, чуть не швырнула ему в руки свое главное оружие, свой щит, свой постоянный источник ненависти и решимости в последние дни — инструкцию. И что теперь? Конечно, правду говорить легко и приятно, но что дальше? Пустота, тишина? Нет, отменять игру — так до конца. Хотели их напугать? Явно напугали. Хватит. Финита ля комедия. Представить все документы по "Никамоде", в полном порядке, с прибылью, машину в гараж, что ещё? Ах, отчёт для акционеров… Ну да, нужный отчёт. Он его хотел — он его получит. В конце концов, она обещала. Но как доработать эти несколько оставшихся дней? Было не только больно, но и мучительно стыдно и неловко — сразу за них обоих. Пока про инструкцию речь не заходила, Катя внутренне, подсознательно давала ему шанс, на что-то надеялась, в то же время пытаясь вывести его на чистую воду, сломать его игру, содрать с него маску. Это напоминало какую-то жестокую, садомазохистскую проверку для них обоих. И вот что ещё странно:  инструкции следовал он, а стыдно ей было и за себя тоже… Что поверила, что размечталась, что вела себя по-дурацки, так восторженно, что Кире врала, что в пакет полезла, в конце концов… В общем, видимо, стыдно за то, что оказалась не железным идеалом или калькулятором в очках, а обычным, слабым человеком, причем женского полу…
Внезапно Катя вспомнила, как отчаянно кричала вчера Андрею там, у "Лиссабона":
— Я никогда не вру — меня не так воспитали! — и оба знали, что это не так, что это какая-то пьяная "достоевская" истерика, душа навыверт. Если от вина сегодня она ощутила кураж, лёгкость и желание покончить с игрой,то от водки давеча она впала в глухое отчаяние, в очередной раз поняв, что установка ее семьи на честность с момента попадания в "Зималетто" дала катастрофический сбой. Придумать что-то для женсовета, акционеров, родителей, Киры — по совершенно разным причинам — казалось совершенно естественным, ибо воспринималось ей, вольно или невольно, как часть служения ЕМУ… Катю так занесло в этой экзальтации, что падение оказалось крайне болезненным. "Сама во всем виновата…"
Однако, по счастью, отрезвление понемногу избавляло и от приступа беспощадного самобичевания. Она поможет Андрею, как и обещала, оформит на него доверенность и только тогда уйдет. Надо будет продумать, что утром сказать родителям… И Коле. А потом — и Андрею. Нужно успокоить его, чтобы он, в свою очередь, оставил в покое ее. Никакого притворства больше. Просто доработать вместе — и тогда уже с чистой совестью (насколько это возможно) уйти, начать все сначала… Главное — выжить…

***
Андрей механически нажал на кнопку, приложил телефон к уху и тупо слушал, по-прежнему истуканом сжимая в руках измятые листочки, как приговор. В ухо что-то преувеличенно бодро ворковала Кира — про новую квартиру, и новую шляпку, и свадебное путешествие…
— А ты где? — внезапно осеклась она, пряча страх за привычными обвинительными интонациями.
— На улице, — услышал Андрей откуда-то издалека глухой, чужой голос, оказавшийся его. — Кира, я сегодня не приеду. Я домой. Прости.
Ещё одно нажатие на кнопку — яростное, изо всех сил, вдавить ее в корпус, намертво, чтобы телефон наконец заткнулся, вырубился, отключил его от мира живых. Чтобы не докучали, не дергали, оставили наедине с собой. Худшее наказание из возможных. Выносить общество самого себя, лживого, подлого, виноватого перед всеми скопом, было тяжело до тошноты.
Снова серия автоматических движений: за руль, включить зажигание, домой, притормаживая на светофорах, камин, виски… И да, чтение на ночь. Маршрут "диван — балкон — кровать", и так по кругу. Первый позыв — уничтожить и эту копию, как и оригинал. Сперва отказался от этой идеи, все перечитывал, чуть не скуля и воя, и только уже под утро все же бросил ее в камин и пустым взглядом неотрывно наблюдал,как она сгорает дотла. Да только не поздно ли, не сгорели ли уже так же и они с Катей оба?
Потом, лёжа на кровати, он почему-то долго думал о каких-то мелких деталях прошедшего дня, о малозначащих вещах вроде внешнего вида метрдотеля "Ришелье": видимо, психика из самозащиты отвлекала его от главного. Потом подумал, что прочел и сразу порвал инструкцию, однако Катя, по-видимому, ее скопировала и постоянно от нее подзаряжалась, как от аккумулятора, сличая с ней все его слова и поступки… Вспомнил, как поленился переписывать за  Малиновским, как тупо дарил все то же самое, а она заранее знала каждый их шаг, вспомнил ее взгляд… Ее холод, который как отсутствие воздуха.
Его охватила странная и страшная немота: он не знал, как и о чем может теперь говорить с Катей, потому что нет ему ни веры, ни прощения. Вдруг вспомнил, что она тогда выкрикивала у подъезда: мол, закончу отчёт — и уйду. Не может быть. Бравада? Или правда? И, видимо, весь этот цирк с Зорькиным — только чтобы его позлить? Или нет? Почему Катя предложила Зорькина на свое место, о чем это говорит? 
Впрочем, какая разница. Самое важное — другое, внезапно пронзила его черная мысль. Катя сказала, что уйдет. Представит отчет на совете — и уйдет. Получается, оставит его с… невестой и фирмой?
Встречая рассвет на кровати без сна, Андрей даже немного ожил от ужаса и впервые стал размышлять. Он крутил и так, и эдак, что будет на совете, как оно дальше сложится, пытался представить и день свадьбы с Кирой. Ничего. Пусто. Постепенно, уже ближе к семи утра, до него дошло, что ничего не выходит, пусто, потому что все перекрывает мысль, что рядом не будет Кати. Что-то совсем тоскливой и бессмысленной показалась ему дальнейшая жизнь, если она уйдет. А если и дальше плыть по течению, то так оно и будет.
И в этот момент, помимо жгучего стыда, опустошения, апатии и усталости, он неожиданно ощутил малую толику спортивной злости.
Значит, придется поплыть против течения.
Но при этом — выплыть и победить.

Кип, спасибо большое!
Конечно, согласна, что не укладывается. Сейчас они оба взвинчены, и себя корят, и видят все исключительно в черном свете, но со временем, может быть, смогут оба это увидеть...

Кип, Птичка, спасибо за поддержку! Продолжаю💖

Наутро Жданов все же провалился в беспокойную дремоту, из которой его выдернул звонок мобильного. Несколько минут Андрей неверяще таращился на имя, высветившееся на экране. Наконец нажал на кнопку.

— Алло, — прохрипел он. — Катя? Катюш, как хорошо, что вы звоните. Я… мне надо вам…

— Доброе утро, Андрей Палыч, — глухой, бесцветный голос звучал словно из преисподней. Каждое услышанное слово резало сердце острой бритвой, и с каждой секундой становилось все более ясно, что слушать его никто не будет. — У меня к вам большая просьба. Поскольку мне надо доделать отчет, а желательно этим заниматься в офисе, то я бы попросила разрешения на несколько дней до совета занять кабинет Ярослава Борисовича: насколько я понимаю, он всё ещё пустует.

— Подожди, какой отчет, какой, к черту, кабинет? — Андрей закипал прямо пропорционально увеличивающемуся холоду в голосе Кати. — Нам надо поговорить, слышишь? Но не по телефону.

— Андрей Палыч, успокойтесь, нет нужды тревожиться. Я уже в офисе, Георгий Юрьевич тоже здесь, и, если вы не против, я попрошу вас распорядиться, чтобы он подготовил для меня кабинет. В противном случае мне придется работать из дома.

— Звучит как ультиматум, — невольно вырвалось у Андрея, но он тут же прикусил себе язык : ясно же, что в Кате говорила боль, а не желание отыграться.

— Нет, просто констатация факта, — все так же отстранённо и устало возразила Катя, — не смогу больше находиться в каморке, и вы знаете почему.

Пусть лучше другой кабинет, чем увольнение. Хотя она и так собралась уходить, но остаётся ещё хотя бы несколько дней. Удастся ли ему что-то изменить или починить за это время, крайне сомнительно, но хотя бы она будет поблизости.

— Хорошо, но, Кать…

— И ещё одно, — резковато перебила она. — Коля должен заехать сегодня, оставить машину в гараже "Зималетто"… и завезти кое-какие документы, нам нужно кое-что обсудить касательно "Никамоды"...

— Хорошо, пусть Мария закажет пропуск. — Андрей старался звучать так же бесстрастно, но привычно стиснул зубы при упоминании имени Зорькина и горько усмехнулся: "Вот, значит, как. Будем прикрываться Коленькой, как щитом, чтобы держать меня на расстоянии? Ну-ну". — Только мы все равно поговорим, Катенька. Дайте, пожалуйста, трубку Георгию Юрьевичу, я распоряжусь насчёт кабинета.

Женсовет, не умолкая ни на минуту, все утро смаковал две темы: Кирино отвратное настроение и внезапный переезд Пушкарёвой из каморки в кабинет Ярослава.

— Кать, вы что, со Ждановым поругались?

— Да нет, девочки, просто мы тут буквально вчера узнали, что "Зималетто" ждёт жёсткая проверка санэпидемстанции, ну и содержание сотрудника в таких условиях выйдет компании боком. — Катя с тоской про себя отметила, что в этих стенах научилась врать легко, самозабвенно, с огоньком. — Да и кашель у меня уже начался от пыли, — здесь она не покривила душой.

Девочки, подключив Федю, вызвались помочь с переездом, а потом, когда Катерина осталась раскладывать папки и обживаться на новом месте, устроили перекур, во время которого резюмировали сенсационные события первой половины дня.

— Что-то тут нечисто. Сдается мне, что Кира-фурия и Катя в нормальном кабинете — звенья одной цепи ,— глубокомысленно изрекла Амура, затягиваясь "Данхиллом".

Однако выстроить логическую связь между этими двумя явлениями девочкам так и не удалось: как из-под земли возникла сперва Клочкова, потом Урядов и Кира. Все разбрелись по рабочим местам, но атмосфера в офисе повисла какая-то тягостная.

Это сразу почувствовал и только что прибывший свежий Малиновский: что-то в "Зималетто" явно пошло не так, не по его плану, сломалось. Пушкарёва в кабинете Ветрова… Это что ж должно было случиться, чтобы мышка покинула норку? Пробегая мимо с папками, зыркнула на него, как на таракана… И все вокруг какие-то… не то что мрачные, но смурные, что ли. Неприкаянные. Тревожно, неопределенно. "Подгнило что-то в Датском королевстве": в помине нет ни былой лёгкости, ни радости, ни благополучия… Даже Федор какой-то напряжённый. И все одно к одному: Жданов вываливается из лифта бледный, на себя не похожий — не то сам Гамлет, не то тень его отца…

Затащил друга к себе, услышал шокирующее "Катя всё знает", но больше толком ничего не добился. Бомбардировал Андрея вопросами: планирует ли теперь Пушкарёва их заглотить целиком или по кусочкам; Зорькин был, выходит, для мести или и правда жених; что с отчетом и советом директоров; что с Кирой и свадьбой; что вообще Жданов собирается делать в этих обстоятельствах, необходимо ведь обдумать и утвердить новый план действий? Но все тщетно: Андрей бормотал только, что ему надо обязательно поговорить с Катей, и огорошил Романа признанием, что жениться не собирается.

— Ну, тогда тебе надо поговорить и с Кирой тоже, — логично предположил Малиновский. — Но я бы не стал до совета. Хорошо бы пока как-то успокоить Пушкарёву и протянуть буквально пару дней, а там…

— Заткнись, пожалуйста, — прозвучало не зло, а скорее вымученно. — Ты что, не понимаешь вообще, что произошло? Катя прочла всю ту мерзость, что ты понаписал, и поверила в нее! А тебе как с гуся вода, само спокойствие и находчивость!

Если Малиновский и замешкался, то не более чем на секунду, и тут же перешел в нападение:

— Мда, конфуз вышел. Эх, Шура-Шура, что ж ты сразу-то не призналась… Но вообще, знаешь, никто не просил нашу красавицу в пакет нос совать.

— Ага, то есть ни ты тут типа ни при чем, сама виновата? Мало того что гадость написал, так ещё и оставил на видном месте, смотри — не хочу! Если не совесть, так хоть инстинкт самосохранения мог тебя остановить? — злость возымела на Андрея живительное действие, взбодрила его.

— Я писал, между прочим, чтобы тебе, болвану, голову на место поставить, — холодно парировал Малиновский. — Признаю, что теперь тебе придется потрудиться, чтобы Пушкарёву умаслить. Но как психолог я вижу слабую надежду в одном: раз она сама призналась, что видела инструкцию, раскрыла карты, значит, есть надежда, что мстить вдолгую не намерена, хотя… Нам нужны гарантии, что не кинет в последний момент, не передумает. Знаешь что, вали все на меня: мол, это моя самодеятельность, шутка, а ты ни сном ни духом…

— Очень убедительно, особенно учитывая, что я дарил ей указанные тобой подарки и открытки и пригласил на вечеринку Волочковой — ровно как ты и написал.

— Ну, скажи, что тебе так было проще, ты же за женщинами ухаживаешь хреново…

— А как быть с твоими словами в ее адрес, за которые я должен был тебе сразу морду набить, но не набил?

— Палыч, давай без пафоса. Это были обычные инструкции в нашей обычной манере. А если там и встретилась пара неприятных эпитетов в отношении нашей мисс брекеты, так на правду вообще-то не обижаются…

Малиновский явно пропустил угрозу: Жданов внезапно схватил его за лацканы пиджака и и зло процедил сквозь зубы ему на ухо:

— А не пора ли тебе врезать за все сразу, а?

Роман картинно поднял руки в знак капитуляции:

— Ну все, все, сдаюсь. ты что так завелся?

— Следи за языком, понял? Еще одно дурное слово в ее адрес — и я за себя не ручаюсь.

— Да понял, понял. Отпусти уже меня, псих.

Медленно отпустив друга, Андрей подошел к окну, выдохнул, провел руками по шевелюре:

— А ты ведь чертовски прав, Малиновский. Это был наш обычный стеб. В нашей обычной манере. На самом деле оскорбительный и мерзкий. И я ни разу тебя не осадил, да еще и поддакивал! Придурок…

После паузы, отдышавшись, Роман покачал головой, повернулся к Андрею спиной, оперся руками о стол и наконец изрек:

— Знаешь, Жданов, я понимаю, у тебя стресс, потому не обижаюсь. Ты, конечно, и правда придурок, а может, и я придурок, и кашу мы с тобой оба заварили — не расхлебать, но тебе не кажется, что от извечного вопроса “Кто виноват?” пора уже переходить к другому, не менее судьбоносному: “Что делать?”

Ответа он не услышал — лишь звук захлопнувшейся двери.

Через минуту Андрей уже стучался в дверь нового Катиного кабинета.

Тоненький приглушенный голосок: “Войдите!” — убранные в пучок волосы, аккуратные ушки, классическая линия шеи, отложной воротничок, взмах длинных ресниц за окулярами… Пальцы быстро бегают по клавиатуре, внимательный, сосредоточенный вид. Андрей сглотнул и сделал шаг вперед:

— Кать…

— Андрей Палыч, у меня очень много работы, Николай приедет с минуты на минуту, и я перебралась сюда, именно чтобы мне никто не мешал, особенно вы. Извините за прямоту — времени мало. — Катя говорила быстро и резко, словно заранее заготовила эту фразу.

— Не беспокойся. Мы поговорим — и я уйду.

— Говорить не о чем, понимаю, вы с Романом Дмитриевичем волнуетесь, можете быть совершенно спокойны и за компанию, и за отчет. Хотите — подпишу какой-нибудь документ в доказательство чистоты намерений?

Андрей с силой стукнул кулаком по столу, так что одна из папок слетела на пол, листы рассыпались. Оба наклонились подбирать. Потом синхронно встали и некоторое время вырывали папку друг у друга из рук.

— Катя, выслушай меня, пожалуйста, я инструкцию не писал, и там все давно неправда!

— Насколько давно? — горько усмехнулась Катя. — И действовали вы прямо по ней. И как я только сразу этого не поняла? Так же все теперь очевидно…

Андрей отложил папку, взял Катю за плечи, сжал:

— Давай поговорим.

Катя вырвалась, пошла к двери, Жданов перегородил ей выход.

— Ты заставишь меня разговаривать с тобой силой?

Андрей развел руки в стороны и отступил. Бросил Кате в спину:

— Почему ты мне сразу не сказала, что все знаешь?

— Это упрек?

— Нет. Просто зачем так долго мучиться, почему было сразу не выкинуть все это на мою голову, не расцарапать мне лицо?

Катя медленно отошла от двери к шкафу и вздохнула:

— Я не могла. Вообще не могла говорить об этом. Мне было слишком стыдно. И еще очень не хотелось верить, что ты… Может, хотелось максимально длить иллюзию, отрубая хвост по частям… Поэтому я и выжидала, смотрела на твою реакцию на пакет и инструкцию, думала, все неправда, дурацкая шутка Малиновского… до последнего хотелось тебе верить. А потом… Потом я начала тебя провоцировать. Нарочно. Надеялась, что ты увидишь мои внезапные перемены и все поймешь сам. Догадаешься. Ну вот. Я не догадалась, что наш роман был спектаклем, а ты не догадался, что я устроила тебе спектакль ответный. С этой машиной… Сейчас я будто протрезвела и не жалею, нет, что вчера призналась, потому что играть честно хоть и еще больнее, но и легче. Так вот, сейчас мне стыдно, что пыталась ударить тебя по самому больному — финансам, страху за фирму. Мне хотелось, чтобы ты хоть чуть-чуть почувствовал мою боль, пусть и таким кривым способом.

— Я уже давно пишу открытки сам. И фирма тут ни при чем. — тихо сказал Андрей после паузы.

— Фирма не может быть ни при чем, Андрей. И Кира тоже. У вас все намечено, все решено. Александр угрожает разделом компании. Я лишняя в этом уравнении. Важно лишь, чтобы акционеры сейчас ни о чем не узнали. А потом совет, свадьба, уволюсь, контакт будем поддерживать через Колю кстати, действительно советую взять его, не обращайте внимания на его закидоны, так он отличный специалист), потом “Зималетто” освободится от “Никамоды” и…

— А если я скажу, что полюбил тебя по-настоящему?

— То я спрошу: а как можно тебе поверить после такого мощного и частого вранья? Да ты бы и сам не поверил, верно?

— Ты меня никогда не простишь?

— Так дело-то не в этом! — вдруг повысила голос Катя, тоже, как и сам Андрей недавно, выходя из оцепенения через ярость. — Да, я зла, я полна отчаяния и бешенства, но я могу в глубине души понять, почему ты так поступил. Но как быть с верой и доверием? Как мне видеть тебя, ощущать твои прикосновения, слышать и читать нежные слова, когда перед глазами и в душе — ужасные слова Малиновского? Не нужно мне было залезать в этот пакет, со всех точек зрения это неправильно! А с другой стороны, видимо, без шоковой терапии не повзрослеешь… В общем, извини меня за эти игры с машиной и в “Ришелье”: я сама только знакомлюсь с той Катей, которая во мне пробудилась. Но проблема в том, что это тоже я.

— Кать, не извиняйся ни за что, я все это заслужил, и я полный болван, что ничего не понял… Вернее, я подумал было. что ты видела инструкцию, но отбросил эту мысль в ужасе…

— Так страшно выходить из мира иллюзий в мир реальности, правда, Андрей Палыч?

И, словно в подтверждение ее слов, за дверью раздалось приторное и преувеличенно бодрое:

— Андрюша, ты здесь? Ты только посмотри, кто к нам приехал!

Там, за дверью, Кира разыгрывала перед всеми, включая Жданова-старшего, счастливую невесту. И ждала, чтобы он вышел и подхватил игру. Он стоял, не двигаясь, тогда она сама вошла без стука, а вместе с ней и Павел.

В то же время Света доложила, что прибыл Зорькин. Андрей отправился показывать отцу компанию, Катя с предельно недовольным и прячущимся от Вики Колей продолжили работу над отчетом. Так и просидели в кабинете допоздна.

Андрей, оставшись один, хотел было пригубить любимый виски, но передумал. На заигрывания моделек не среагировал, с отцом был рассеян, с Кирой сдержан. Малиновского избегал. Сухо поздоровался с Зорькиным, даже пожал ему руку, и заказал им с Катей обед с доставкой. А под вечер, когда вдруг стало плохо Ольге Вячеславовне и Милко вызывал скорую, лично вызвался отвезти ее домой. Катя с Колей заехали ее навестить, но ненадолго: их ждало такси, было пора домой.

В тот день Андрей и Катя больше не говорили наедине.

До ночи с Андреем она совершенно не принимала свое тело. Не любила смотреться в зеркало — разве что строить гримасы. Нарочно не спешила снимать брекеты, чтобы, не дай бог, ее улыбка не привлекла избыточного мужского внимания. Вообще главная задача — ненароком не спровоцировать противоположный пол. То же и в одежде: даже если мама старательно шила Катеньке блузку с оборками или юбку с узорами, в целом само собой выходило так, что и в этих нарядах она походила на диковинную бабушкину шкатулку с секретом, которую большинству проще и безопаснее забросить подальше, чем открыть. Далеко не каждому хватит интереса, терпения и желания с ней возиться. История с Денисом понятным образом лишь усугубила Катино неприятие себя, отторжение. Малейшие зачатки природного кокетства были задавлены на корню.

И вдруг после той ночи в день рождения в ней начала просыпаться новая грация, она стала меньше спотыкаться, ходить изящнее, ровнее, в глазах появился блеск. Катя начала изучать свое тело в ванной, ловила себя на том, что дольше прежнего смотрится в зеркало, не испытывая отвращения. Их вторая, нежная ночь придала ей спокойной уверенности, вместе с рассказом о Денисе она выплюнула из себя всю боль и непринятие себя. По крайней мере, так ей казалось.

И тем больнее было вновь ошибиться. Что в сухом остатке стало их историей? Сплошные ложь, фальшь, страх за компанию, сдобренные изрядной порцией алкоголя. Но, может быть, не только это, шептал кто-то наивный в глубине Катиной души? Ведь невозможно так притворяться, не актер же он мхатовской школы, как бы подло ни поступил. Было же что-то настоящее, искреннее в те моменты, когда они оставались наедине. И его поведение после объяснения, наверное, не вполне укладывалось в голый расчет. Где-то на уровне интуиции Катя верила, что Андрей местами искренен, и видела, что он действительно мучается.

Однако в конечном счете это мало что меняло: во-первых, внешние обстоятельства были явно против них. Во-вторых, то хрупкое, подлинное между ними, зарождение чего она почувствовала, теперь словно извалялось в грязи, было отравлено тем, с чего и как все начиналось.

Весь день перед советом Катя с Колей не выходили из кабинета финдира, дело спорилось, так что к вечеру оба отчета — и настоящий, и фальшивый — были готовы.

Важно, чтобы акционеры завтра ничего не заподозрили: иначе мгновенно вышвырнут Андрея, не разбирая, что к чему, а сейчас это особенно обидно, когда дела начали идти на лад, когда их амбициозный план наконец-то начал срабатывать… Пустить все коту под хвост? Любая смена руководства в такой момент — катастрофа.

Так что завтра она представит акционерам радужные цифры. В последний раз.

Уже все уехали на показ, и Коля, мрачно хмурясь, ворчал, что ничему Пушкареву жизнь не учит: почему надо быть вечной терпилой, почему бы, в конце концов, не представить завтра реальный отчет, не показать им всем, где раки зимуют?

Катя лишь упрямо качала головой и твердила, что следует начать разделять личное и бизнес: и так они в ее жизни уже смешались до степени неразличения.

Андрей весь день был сам не свой; он старался не беспокоить Катю, как и обещал, да и Зорькин мешался под ногами; ему было невыносимо, что пришлось уехать на показ, не заручившись Катиным поцелуем, поддержкой или хотя бы  улыбкой; на показе все прошло блестяще, не считая напившейся Киры, — даже отец похвалил; не удержавшись, Андрей все же позвонил Кате  с показа и очень попросил его дождаться.

Она была уверена, что он хочет забрать отчет, чтобы изучить ночью накануне совета; Коля и Катя уже были в пальто, когда услышали шаги и голос Жданова; Коля заявил, что никуда без нее не поедет и не оставит наедине с этим монстром; тогда Катя предложила ему просто подождать в холле, заверив, что они недолго, и пошла в кабинет начальника.

К Катиному изумлению, фальшивый отчет Андрей даже не открыл, ничего не стал проверять. И про настоящий отчет тоже не спросил ни слова. Причем Кате показалось, что Андрей и сам был изумлен не меньше. И все повторял что-то странное про то, что после совета все изменится, что он всем все расскажет, что через несколько часов все будет по-другому,  что он действительно ее любит… И гладил ее волосы, целовал в ухо, лоб, нос, губы, волосы — куда придется, не в силах оторваться… Просил прощения, что-то шептал. Она пыталась увернуться, но не было сил. Поцеловала его в ответ. Наконец услышала: “Ты мне веришь?” И медленно покачала головой: “Меня Коля ждет. А тебе надо выспаться и успеть изучить отчет. Завтра трудный день”. И убежала.

А Андрей остался, оглушенный, взъерошенный, рисовал Катин портрет и отчаянно верил, что еще можно все исправить…

На следующее утро с самого начала что-то пошло не так. Роман чутко уловил состояние Андрея и по-настоящему испугался. Тот чувствовал себя счастливым и хотя понимал, что делиться своим состоянием с Малиновским — все равно что метать бисер перед свиньями, но больше было не с кем: единственный друг, какой ни есть. И конечно, друг ничего не понял и все опошлил. Заявил, что тот витает в облаках, что брак с Кирой отменять никак нельзя, что Катя после инструкции все равно его не простит, предлагал жениться на полгода, решить вопросы, а потом развестись, на время отослав Катю во избежание кривотолков. Андрей вроде и прислушивался к его доводам, а вроде и нет: план казался ему то бредовым, то не лишенным здравых идей. На самом деле он был просто не готов принять решение.

Катя, которой надо было занести в кабинет Малиновского какие-то бумаги, застыла за дверью и слушала, не в силах уйти. Она словно физически ощущала, как в Андрее борются два начала, как змей-искуситель подсказывает ему выход, как он постепенно сдается под натиском обстоятельств, отступает…  И вот он уже готов на время отправить Катю куда-то далеко…

Слезы душили, больше всего хотелось снова забиться в старую добрую каморку и там нареветься вдоволь. Она же все поняла давно, она же не верила ему и раньше, почему же опять так обидно и горько? Почему после инструкции и всего остального услышанное вновь стало для нее таким ударом? Неужели потому, что вчера вечером все же поверила — не словам, а глазам, рукам, губам? Неужели на что-то еще надеялась, рассчитывала? Конечно, ему никогда не хватит духу так круто изменить жизнь, он предпочтет плыть по течению… И дело не в том, что он не может отменить свадьбу, а в том, что он зачем-то это обещал…

Катя почувствовала приступ злости и почти ненависть. Ах так? Ну нет, не выйдет по течению, пора начинать отвечать за свои поступки. Вот вам, Андрей Палыч, настоящий отчет, получите и распишитесь. Достанется, конечно, обоим, ну и поделом. Говорить правду — так всем и до конца. Надо только пойти и распечатать нужное количество копий.

У ксерокса Катя застыла, все еще сомневаясь, правильно ли поступает. Потом Андрей внезапно на нее наорал, мол, почему так долго, и тут же извинился: нервы. Потом Катя сделала копии реального отчета. А потом вдруг почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Это был Воропаев: смотрел неотрывно и ухмылялся, склонив голову набок.

Обменялись привычными колкостями, а потом Катя вновь задумалась, чем крайне обеспокоила девочек из женсовета. Они с Воропаевым всегда понимали друг друга с полуслова. И уважали, как достойных противников. Уж больно странно смотрел Александр сегодня, словно видел ее насквозь. Взгляд победный, насмешливый и в то же время полный восхищения. А может, и сочувствия? И что уставился, спрашивается?

Тут  Катя поняла, что внутренняя истерика внезапно закончилась. Дальше действовала машинально, холодно и очень уверенно, без тени сомнения. Вытащила из принтера чистый лист А4, взяла ручку и написала ровно три слова. Положила лист в папку с реальным отчетом сверху и помчалась в конференц-зал.

Там уже все были в сборе, кроме Кристины, вот-вот собирались начинать. Однако Катя подбежала к Андрею и молча протянула ему папку, спокойно обращаясь ко всем:

— Добрый день, прошу прощения, срочная информация для Андрея Павловича. Откройте, пожалуйста, папку.

— Долго мы должны вас ждать? — процедила Кира, но ни Катя, ни Андрей никак не отреагировали. Андрей смотрел на Катю и понимал: дело серьезное. Потом открыл папку и прочел: “Воропаев все знает”. Побледнел, взъерошил волосы и как-то на удивление быстро собрался. Протянул лист остолбеневшему Малиновскому, увидел в папке настоящий отчет, кивнул:

— Катенька, спасибо большое за информацию, это действительно важно. Можете подготовить копии этого отчета? — последние слова выделил особо.

Теперь настал Катин черед побледнеть:

— Они уже готовы.

— Прекрасно.

— Андрей Палыч, вы уверены?

— Как никогда.

Акционеры ворчали и переговаривались, когда Андрей решительно поднял руку, а потом хлопнул в ладоши:

— Все, господа, прошу прощения за ожидание, мы начинаем. Разговор предстоит долгий и тяжелый, поэтому заранее прошу вас дать мне и моей помощнице высказаться, полностью все объяснить. Катюш, принесите, пожалуйста…

Договорить не успел: Катя кивнула и уже выбежала за документами на “Никамоду” и антикризисным планом. Вернулась мгновенно. Он украдкой пожал ее руку, и они начали свой рассказ. Это была мелодия на два голоса, классическая, гармоничная, цельная. Один начинал, другой подхватывал, понимая с полуслова, один запинался, другой поправлял, один приводил аргумент, другой — иллюстрацию к нему. Сегодня они держали изнурительный многочасовой экзамен, обоим было до жути страшно, но оба старались поддержать друг друга и на самом деле заряжались друг от друга уверенностью.

Вопросам и язвительным репликам акционеров не было конца. Воропаев исходил желчью, Милко причитал, Маргарита ахала, отец сухо допрашивал и параллельно звонил юристам. Побелевшая Кира долго молчала и наблюдала за Андреем и Катей, наконец спросила:

— Почему она?

— Я ей доверяю.

— До такой степени? А мне, значит, нет?

Андрей вздохнул:

— Кира, не уверен, что это стоит обсуждать сейчас, при всех…

— А что такое? Тут же все свои! Мы ведь все тут одна  семья, правда?

— Как скажешь. Да, тебе я не доверял с самого начала моего президентства. Как и ты мне. Ты поставила Вику шпионить за мной, ты третировала Катю, всегда ставя свои интересы выше интересов компании.

— Андрюша, что ты такое говоришь?! — в ужасе вскричала Марго.

— Прости, мам, но всегда и во всем поддерживала меня только Катя.

— И мы видим, к чему это привело, — мрачно парировал Воропаев.

— Худшее позади: через полгода компания расплатится с долгами, выйдет из залога, а до этого времени самое лучшее — ничего не менять и следовать антикризисному плану, — твердо сказала Катя.

— Похоже, нам выкрутили руки, — сухо заметил Жданов-старший.

— Андрей, погоди, — продолжила Кира, которую волновало только одно. — Раз ты мне не доверяешь, а доверяешь ей — стоит ли нам жениться?

— Кирочка, я думаю, сейчас всем надо просто успокоиться, вернемся к этой теме позже, — поспешила вставить реплику Маргарита.

— Нет, мама, все правильно, пора кончать этот фарс. Кира, я не был тебе хорошим женихом, не буду и хорошим мужем. Слишком много вранья и фальши с самой помолвки. Прости. Об остальном давай поговорим наедине. Попроси Викторию обзвонить гостей и все отменить, пожалуйста.

Катя смотрела на Андрея огромными круглыми глазами. Зачем он это делает?

Кира в слезах выскочила из конференц-зала. Маргарита, укоризненно качая головой, выбежала вслед за ней.

Павел ударил кулаком по столу.

— Хватит смешивать бизнес и личное! Устроил опять балаган.

Андрей грустно улыбнулся:

— Прости, отец, что снова не оправдал твоих надежд. Да, бизнес и личное тесно сплелись во всей этой истории с моей свадьбой и моим президентством. Согласен, пора это изменить. И даю слово: компания будет процветать, я буду пахать все это время.

— А дорого ли стоит теперь твое слово, после такого вранья?

— Ты прав, буду доказывать делами. Точнее, не доказывать, а исправлять ошибки… — при этих словах Андрей внимательно посмотрел на Катю. Она не отвела взгляд.

— Я на время отстраняю вас с Екатериной и Романом и сам встану у руля. После консультации с юристами приму решение о дальнейшем. На сегодня все свободны.

— Подождите, у меня еще один документ, — вдруг сказала Катя. — Только вот не знаю, кому теперь лучше его передать.

Павел поднял бровь, изучив бумагу:

— Заявление об увольнении? Что ж, понимаю… Однако, учитывая обстоятельства, я бы просил вас повременить — хотя бы до вердикта юристов. Андрей, в любом случае ты отстранен с завтрашнего числа, так что сегодня решать тебе.

— Спасибо, — усмехнулся Андрей. — Кать, я бы тоже просил вас немного подождать.

Собрание закончилось. Саша ушел раздосадованный и пообещал скоро вернуться; Милко пригрозил увольнением и побежал искать Оленьку, чтобы напоила его каплями; Малиновский явно хотел поговорить, но Андрей жестом дал понять, что не сегодня; Павел ушел молча; Маргарита с Кирой покинули здание, так больше и не появившись.

Катя нашла Андрея в каморке на стремянке. Он неловко улыбнулся и развел руками:

— Ну вот и все, Катенька. Я больше не президент. И не завидный жених…

Катя медленно подошла к нему, присела на стол и неожиданно улыбнулась — впервые за долгое время.

— Мне понравилось, как вы говорили. Вы правильно сделали, что все рассказали.

— Без тебя я и двух слов не связал бы, ты же знаешь.

— Да вы сами все говорили, а я просто поддакивала.

Андрей рассмеялся.

— Выходит, мы оба молодцы. Но только когда вместе.

— Выходит, так.

— Кать, но я им главного не рассказал. Потому что это слишком личное. Довольно с меня публичных сцен.

Катя вздрогнула:

— Чего не рассказали, Андрей Палыч?

Андрей встал и подошел к ней, положил руки на плечи:

— Что люблю самую удивительную девушку на свете. Тебя, Кать. Мне надо поговорить с Кирой и с родителями. А с Ромкой пытался сегодня — он меня не понял.

— Я слышала.

— Что слышала?

— Вашу игру в города. Он предлагал меня отправить куда подальше, ты соглашался…

— Кать, он думал так тебя уберечь от сплетен и скандалов.

— Уже неважно. Я разозлилась и решила представить настоящий отчет. А потом поняла, что Воропаев знает все.

— А я и не согласился с Ромкой. Когда вернулся в зал, понял, что это бред, что не смогу без тебя — и жениться а Кире тоже не смогу. Но ссориться до совета не хотел ни с Ромкой, ни с Кирой…

— А я так испугалась… Ужасно испугалась. Сперва — из-за Воропаева. А потом — когда ты вдруг сказал про отмену свадьбы…

— А я не испугался. Совсем. Наоборот — легче стало, когда все рассказал. Словно камень с души.

— Но Кире больно…

— Да, и сейчас я отвезу тебя домой. потом поеду к Кире поговорить, а потом тебе позвоню. Можно?

— Хорошо, но…

— Знаю, ты пока мне не веришь, но, может быть, шансы есть?

— Андрей, — поменяла Катя тему, — скажи, ты очень расстроен?

— Говорю же, чувствую огромное облегчение. Но буду расстроен, если ты все же решишь уйти, как хотела.

— Да, признаться, хотела и уйти, и уехать. Но, пожалуй, с этим можно немного подождать.

Они так и стояли долго молча, обнявшись; оба знали, что еще многое предстоит решить, сделать, обсудить; но оба чувствовали, как, несмотря на все катаклизмы, атмосфера в воздухе неуловимо теплеет, и казалось, что если они  вот так и будут всю жизнь стоять вместе, как одно целое, то все у них получится. 

В конце концов, раньше ведь это срабатывало — значит, сработает и в будущем.

Кип, спасибо огромное! Это уже финал получился. Возможно, немного открытый, но вот так увиделось.